Кемеровчанин Юрий Рыжов: «Я выхожу на сцену в канцелярии Папы Римского»

— Юрий Анатольевич, расскажите, где вы учились.

— В детстве я жил в городе Темиртау, это в Казахстане. В 1976 году окончил там музыкальное училище и поступил в Алма-Атинскую государственную консерваторию. В моём дипломе специализации «солист оперы», «концертно-камерный исполнитель», «преподаватель вокала».

Когда учился на четвёртом курсе, преподаватель убедил меня прослушаться в Театре оперы и балета имени Абая в Алма-Ате, чтобы там работать. Меня прослушивал художественный совет театра. Это 15 человек — народные и заслуженные артисты. Бибигуль Ахметовна Тулегенова потом сказала: «Юрочка, я вас поздравляю, вы вошли в историю театра. Вы первый, кого к нам приняли солистом единогласно».

Но был важный момент. Мне 27 лет, на тот момент уже хотелось иметь семью и своё жильё. Квартиру в Алма-Ате получить было почти невозможно — пришлось бы до пенсии в очереди стоять. Поэтому я не стал там работать. Зато в кемеровской филармонии мне сразу предложили квартиру. Я переехал в Кемерово в 1982 году.

— А как вы начали работать в хоре Знаменского собора?

— Я не помню, в каком году пришёл в церковный хор. Недавно наша регент — так называется дирижёр церковного хора — сказала, что я работаю около 32 лет. Получается, примерно с 1991 года. Тогда многие мои коллеги из филармонии работали в церковном хоре. Они меня спрашивали: «А что ты в церкви не поёшь?» Мне стало интересно. Духовная музыка красивая. Поэтому пришёл в хор. Сначала я пел в церкви Георгия Победоносца. Она находится на территории Знаменского собора с правой стороны. Там и сейчас службы проходят. В 1996 году построили Знаменский собор, и наш хор перешёл туда.

— Расскажите подробней про хор Знаменского собора. Он сильно отличается от хора филармонии, например?

— Пение в церковном хоре отличается от светского пения. Там свои каноны. Мы поём на старославянском языке, который не всегда понятен. Есть разница в произношении некоторых слов. Например, в обычной жизни мы говорим: «ГоспАди, пАмилуй». «О» в речи превращается в «а». А в церковном пении мы «о» поём: «ГоспОди, пОмилуй».

Ещё отличие — хор в Знаменском соборе находится позади прихожан и очень высоко. Прихожане нас не видят. И мы, если вниз посмотрим, всех только со спины видим. Отличаются и названия. Артисты церковного хора называются певчими. Репетиция называется спевкой. Солист церковного хора — это канонарх. У нас в хоре несколько канонархов. Я канонарх. Важно, что работа в церкви называется не работой, а службой. Мы служим Богу.

В нашем хоре примерно 15 человек. Но часто поют 7-8. На большие праздники хор собирается в полном составе. Молодёжи у нас много, примерно половина. Все наши певчие — профессионалы. По специальности многие дирижёры-хоровики. Профессиональный вокалист, наверно, один я остался. Коллектив у нас постоянный, текучки нет. Регент у нас замечательная — Жанна Владимировна Чеботарёва. График у меня такой: служу в хоре в субботу вечером и в воскресенье утром. Ну, и в праздничные дни, а праздников в церкви много.

В Знаменском соборе есть ещё клиросный хор — малый. Это отдельный коллектив. Он меньше нашего, там человек 5, наверно. Они в воскресенье утром поют, кажется, с 7 до 9 утра. А мы после них с 10 утра.

— В церкви бывают и ночные службы. Ночью сложно петь?

— Ночные службы бывают на Рождество и на Пасху. Раньше мы служили всенощные с 12 ночи до 5 утра. Сейчас — с 10 вечера до 3 ночи. Во время всенощной мы с клиросом по очереди поём, то мы, то они. За 30 лет я уже привык к всенощным. К тому же праздничная атмосфера воодушевляет.

Как-то был забавный случай. Помню, мы ночью служили. А утром снова надо было петь. Мы собрались втроём — три баса. Решили домой не ехать, и остались в нижнем храме Знаменского собора спать. Мы спим, прибегают служки — самые младшие служители — будят нас и говорят: «Ой, вы бабушек напугали! Вы втроём храпите так, что на всех этажах слышно» (смеётся). Ну, нам как раз пора было вставать.

— Правда, что вы чуть не стали священником?

— Правда. В 90-ые годы у нас был настоятель отец Владимир. Он мне предложил стать дьяконом. Ему нужен был дьякон-бас. Отец Владимир подарил мне книги на эту тему. А я в то время курил и думал, что курить не смогу бросить. К тому же мне казалось, что священнослужители совсем по-другому живут. И я до сих пор не знаю, действительно ли у них совсем другая жизнь или нет. Я побоялся и отказался. Никогда об этом не жалел, потому что вообще ни о чём никогда не жалею. Как есть, так и есть, и всё хорошо.

— А в Ватикане вы выступали с хором Знаменского собора? Расскажите о выступлении.

— Нет, в Ватикан я ездил с Губернаторским камерным хором нашей филармонии в 1998 году. Мы участвовали в международном конкурсе «Орландо Лассо». Конкурс светский, не церковный. До Москвы мы долетели на самолёте, потом на поезде до Минска, из Минска на автобусе ехали через пол-Европы. Проехали Варшаву, Будапешт, какие-то югославские города, Италию и прибыли в Ватикан. Конкурс проходил в канцелярии Святейшего Папы Римского. Зал шикарный! Там были оригиналы работ Микеланджело. И публика великолепная!

Нужно сказать, что, когда я только поступил в консерваторию, у нас был самый первый экзамен по вокалу. Меня преподаватель, Александр Владимирович Поликаркин, спрашивает: «Ну что, ты волнуешься?» Я говорю: «Ну, есть немного». Он: «Что ты волнуешься? Все профессора наши. Там Папа Римский, что ли, в зале сидит?» Прошло лет пятнадцать, я выхожу на сцену в канцелярии Святейшего Папы Римского. Там большой зал, зрители сидят. Я вышел, вспомнил слова преподавателя и расплылся в улыбке. Публика сразу захлопала! Им понравилось, что я вышел с улыбкой. Я пел соло «Зорю бьют» Свиридова. Публика очень хорошо принимала.

Ещё в Ватикане пел в Соборе Святого Петра. Был концерт в рамках той же поездки. Высота храма просто огромная! Такой акустики я больше не встречал. Я стал петь и невольно оглядывался посмотреть, кто это поёт. Я вообще никаких усилий не прикладывал, только рот открыл — и звук полился, полетел.

— Юрий Анатольевич, вы так давно работаете в церковном хоре. За это время построили Знаменский собор. Наверно, ещё что-то изменилось?

— Сильно изменилась территория собора. Здесь установили памятники князю Владимиру и Петру и Февронии. Я замечаю, что людей в церковь меньше ходить не стало. Когда-то в Кемерове только в Кировском районе была церковь. Сейчас церквей много. А в Знаменском соборе прихожан точно не убавилось.

Митрополит у нас сейчас другой — Аристарх. Прежний митрополит, Царство ему Небесное, владыка Софроний был очень хороший человек. Он похоронен на территории Знаменского собора. Высокопоставленных служителей церкви обычно хоронят на территории храмов. Справа от Знаменского собора церковь Георгия Победоносца, и вот за ней красиво оформленная надгробная плита Софрония.

Как-то владыка Софроний брал меня и ещё двоих наших с собой на Пасху в Израиль. Туда со всей России собирались батюшки. Из Кемерова мы прилетели в Москву, а из Москвы — в Тель-Авив. Самолёт был Ил-86, огромный, в нём только священники, все в чёрных рясах. Самолёт начал взлетать, я зачем-то обернулся и вижу: священники, 380 человек, все крестятся. Вот это было впечатление! (смеётся).

В Иерусалиме встречали Пасху, я видел схождение Благодатного огня. Мы купались в реке Иордан, в которой крестили Иисуса Христа. Просто так в эту реку нельзя войти. Надо купить специальную рубашку, она длинная, белая. Только в ней можно в Иордан. У меня эта рубашка до сих пор лежит.

— Наверно, для церковного хора есть какие-то религиозные правила или ограничение? Например, надо раз в месяц исповедоваться.

— Нет, нас ни в какие рамки не ставят. Нет такого, что мы обязательно должны исповедоваться. Или человек приходит служить в хоре, и его начинают допрашивать: «В Бога веришь?» Ничего подобного у нас нет. Я не знаю, есть ли в хоре атеисты. Но мне кажется, они есть. Верит человек или не верит, наверно, это не так важно. Главное, что он Богу служит.

Агата Юрьева