Красноярск: пробки 0
Атомная отрасль должна быть вне политики

Атомная отрасль должна быть вне политики

О возможных рисках для экологии, создаваемых атомными предприятиями, об общественном мнении, страхах и сомнениях, о влиянии санкций на атомную отрасль 1-LINE беседует с Эдуардом РАСПОПОВЫМ, руководителем Красноярского информационного центра по атомной энергии.

 Эдуард Владимирович, я бы предложила начать с разговора об экологии и тех рисках, которые создают (или же не создают) для окружающей среды и здоровья человека предприятия атомной отрасли. Насколько сегодня велики эти риски?

— Принято считать, что главным источником опасности для окружающей среды являются промышленные гиганты. Хотя это верно лишь отчасти. В крупных компаниях много делается для того, чтобы снизить уровень опасных выбросов через внедрение современных технологий. Конечно, делается это не одномоментно, это большая, кропотливая работа. Но она ведется, и, по крайней мере, в данном случае ясно, что необходимо делать, к какому результату стремиться. Однако, как показывают данные экологического мониторинга, сегодня в Красноярске главным источником опасных выбросов является автомобильный транспорт, и вот с этим что-либо сделать уже гораздо сложнее... Что же касается атомных предприятий, то возможная опасность их деятельности для природы, для человека — минимальна, она практически нулевая. Это доказано многочисленными научными исследованиями.

 Возможно, атомные объекты несут минимальный риск, когда работают в штатном режиме. Но ведь понятно, что пугает людей: все помнят аварию на ЧАЭС, на Фукусиме  страшит выход ситуации из-под контроля...

— После аварии в Чернобыле атомная энергетика в нашей стране существенно изменилась, полностью поменялись подходы к безопасности (к слову, требования безопасности у нас жестче, чем в Европе). И это видно по проектам наших новых станций. Например, серийный проект АЭС-2006 с водяным реактором оснащен ловушкой расплава. Даже если ядерное топливо расплавится (а это и есть главный источник опасности), его это устройство локализует, и влияние на окружающую среду снизится до минимума.

Если говорить об аварии на Фукусиме, то у нас ничего подобного произойти в принципе не может — также благодаря техническим решениям, которые в свое время были внедрены на российских предприятиях. Пример: у нас резервуары с водой, которые «срабатывают» в критических ситуациях, находятся наверху, а не внизу реактора, как на японских станциях. Если давление меняется, в резервуарах открываются клапаны, вода поступает в систему охлаждения — получается такой вот своеобразный самовар. Наши поглотители в сборках, как раз и отвечающие за то, чтобы увеличить, снизить мощность реактора или вовсе прекратить цепную реакцию, выдвигаются наверх и подвешиваются на электромагнитах. Если произойдет отключение электроэнергии, как это было на Фукусиме, они под тяжестью собственного веса падают, реакция прекращается. В Японии было по-другому: там поглотители нужно было вручную вверх поднимать, а это потеря времени... Но, конечно, самое главное — это человеческий фактор. У нас действует целая система работы с персоналом, начиная от обучения и повышения квалификации и заканчивая отработкой действий при нештатных ситуациях. Японские атомщики, разумеется, тоже очень дисциплинированные и ответственные специалисты. Но у наших уровень образования и квалификации выше.

 А разве в наше время не происходит обмен опытом и знаниями между коллегами из разных стран? Мне казалось, это давно уже в порядке вещей.

— Это так. Вот недавно делегация японских атомщиков была на ГХК изучала принцип работы сухого хранения ОЯТ. После Фукусимы они стремятся к тому, чтобы брать на вооружение все лучшее, что есть сегодня в атомной отрасли. Но в то же время никто не оспорит тот факт, что мировой лидер в этой сфере — Россия.

 После чернобыльской аварии прошло почти 30 лет. С тех пор появились новые технологии, обеспечена высочайшая безопасность предприятий отрасли. Почему же за такой серьезный срок страх перед атомной отраслью не стал меньше?

— Долгое время атомный проект и все, что с ним связано, была засекречено. Это и есть главная причина. Вот Франция — чрезвычайно интересный в этом плане пример. Там порядка 80 % электричества вырабатывается на АЭС, и работа с общественностью по информированию о работе атомных предприятий налажена на высочайшем уровне. Лет 5–6 там стали массово появляться информационные центры по атомной энергетике. А нам в этом направлении еще работать и работать. Мы должны «нагнать» то, что упустили за эти десятилетия и подготовить юное поколение, чтобы молодежь не боялась атомной энергии и шла работать в отрасль.

 Дня не проходит, чтобы не появлялась очередная «страшилка» про наши железногорские проекты. Можно доступно рассказать, что там происходит?

— Я бы начал с того, что в мире существуют две концепции по обращению с ядерными материалами и вообще две концепции атомной энергетики. Есть так называемый открытый ядерный топливный цикл — он применяется в большинстве стран. И есть закрытый — он взят на вооружение у нас. Открытый цикл, если доступно объяснять, это когда уран добыли, обогатили, поместили в реактор, изъяли оттуда отработавшее топливо и после необходимой обработки захоронили. Закрытый ядерный топливный цикл построен на том, что радиоактивные отходы в общепринятом смысле слова не образуются. И потому, когда представители общественных экологических организаций называют ОЯТ радиоактивными отходами, они и правы, и не правы. Правы — если иметь в виду опыт других стран. И не правы, потому что у нас все работает по-иному. Отходы, которые появляются при замкнутом цикле и помещаются в спецхранилища, не представляют собой угрозы, поскольку не содержат делящихся материалов, там нечему взрываться. Весь мир ездит к нам перенимать опыт, а мы находимся на шаг впереди всех.

Что касается Подземной исследовательской лаборатории, проект строительства которой вблизи ГХК сейчас получил такой резонанс, то в первую очередь скажу, что лаборатория — не хранилище. Она создается, чтобы изучить возможность строительства такого объекта. Сама ПИЛ будет построена на глубине 500 метров в гнейсовых породах, которые тщательно обследуются на предмет отсутствия в них воды, природных трещиноватостей и т. д. Сама лаборатория начнет работу с момента начала ее строительства и будет проводить исследования по мере заглубления горных выработок. Закончится строительство лаборатории к 2024 году. Но хранилище начнут сооружать лишь после того, как ПИЛ даст однозначный ответ: можно или нельзя? Сейчас говорить о том, будет ли построено хранилище с вероятностью, допустим, 50 или 80 процентов, — некорректно. Это вообще не подход атомщика. Вот когда на 100 % будет подтверждена возможность строительства — тогда и будет предмет для разговора.

 Зарубежные коллеги радиоактивные отходы хранят у себя и по-своему. А есть данные  каково воздействие подобных объектов, действующих за рубежом, на экологию?

— Это возможное воздействие изучается, но данные о негативном влиянии на окружающую среду таких объектов не получены. Есть проблема, но несколько иного рода, в США: там жидкие радиоактивные отходы хранятся в металлических баках из обычной стали, и периодически случают протечки, что небезопасно. Но это касается, как вы понимаете, промежуточного, а не окончательного хранения.

 Допустим, новые, передовые атомные объекты почти безопасны. А как насчет старых, первого поколения, построенных десятки лет назад?

— У нас в атомной отрасли действительно есть такое понятие, как атомное наследие. И относится оно именно к тем объектам, о которых вы говорите. Мы с ними работаем, ведется утилизация старых реакторов. Но не все объекты находятся в зоне ответственности «Росатома». Это ведь не только АЭС, но и, например, атомные подводные лодки, элементы питания для маяков, некоторые медицинские приборы, объекты особого назначения в тех местах, где проводились ядерные взрывы в целях геологоразведки... И у нас в Красноярском крае многое из перечисленного есть. Но не за все отвечает «Росатом» — здесь ответственность и местных властей, и различных ведомств.

 Сейчас принято практически по всем поводам упоминать санкции, кризис... Не повлияют ли они на развитие российской атомной отрасли?

— Во-первых, российская атомная отрасль всегда ориентировалась на отечественных производителей, доля импортируемых технологий сравнительно невелика. Но что гораздо важнее — необходимо понимать, что атомная отрасль должна быть вне политики. Как только политики — неважно какие — начинают манипулировать атомной сферой, это ставит под угрозу не только безопасность человечества, но и его существование. Это, конечно, худший вариант, о котором не хочется и думать. Но в любом случае прекращение сотрудничества атомщиков России и Запада приведет к международной напряженности, сойдут на нет разного рода обмены — в общем, ничего хорошего не будет. 

 Но пока здравый смысл, слава богу, торжествует?

— Торжествует, и так оно и должно быть. Если мы, конечно, не хотим откатиться на полвека назад.
 

Беседовала Мария Медведева.

Подпишитесь:

Возврат к списку


Материалы по теме: