Эти дети войну не рисовали

День над городом шпиль натянул, как струну,
Облака, как гитарная дека.
Ленинградские дети рисуют войну
На исходе двадцатого века.

Им не надо бояться бомбёжки ночной,
Сухари экономить не надо.
Их в эпохе иной обойдет стороной
Позабытое слово «блокада».

Снова жизни людские стоят на кону,
И не вычислить завтрашних судеб.
Ленинградские дети рисуют войну
И немецкие дети рисуют.

Я хочу, чтоб глаза им - отныне и впредь -
Не слепила военная вьюга,
Чтобы вместе им пить, чтобы вместе им петь,
Никогда не стреляя друг в друга.

Эти строки написал человек, выживший в 9-летнем возрасте в блокадном Ленинграде, - Александр Городницкий, «отец» жанра советской авторской песни.

Коренная ленинградка Анна Мартыновна Федореева много лет спустя после войны вспоминала, что в 1941-м, когда гитлеровская авиация начала бомбить город, ей было 14. Тем осознаннее и страшнее в сравнении с совсем детскими подростковые воспоминания. Уже в сентябре 1941 года, когда было прервано железнодорожное сообщение, в Ленинграде были установлены жёсткие меры по экономии продовольствия.

«Такая жизнь пошла, что страшно даже говорить об этом. Нам дали норму хлеба, паёк: маме – рабочий паёк в 250 граммов, мне, как и всем детям – 150 граммов. Хлеб был такой, что сейчас бы никто его есть не стал – чёрный, сырой, с разными примесями… Каждый день надо было ходить за этим крохотным пайком. Транспорт уже перестал действовать, начали люди умирать прямо на улицах. Пока идёшь за этим кусочком хлеба, видишь умерших человек пять-шесть. Голодовка страшная, сразу страшная, потому что в Питере все продукты привозные, запасов-то никаких не было».



Период с 20 ноября по 25 декабря 1941 года считается самым тяжёлым в истории ленинградской блокады.

«В это время даже, знаете, стыдно говорить: ни кошек, ни собак в городе не осталось, - рассказывала Анна Мартыновна. - У нас мамин брат недалеко жил, пошла я к этому дяде Пете попросить что-нибудь из еды: они до войны скот держали. Прихожу, а мне тетя и говорит: «Нет уже дяди Пети, лежит в чулане. Там некому было даже вывозить мёртвых»…

В 1942-м у Ани от истощения умерла мама, они остались вдвоём с сестрой. Когда зимой 1942-1943 замерзло Ладожское озеро и открылась «дорога жизни», девушек в числе первых ленинградцев вывезли на «большую землю» и эвакуировали в Сибирь. Та переправа по льду стала самой страшной поездкой в их жизни:

«По этой Ладоге знаете сколько машин и автобусов потонуло? Кошмар один! Там, наверное, вся Ладога была людьми забита»...



Сёстрам повезло, их новым местом жительства стал сибирский совхоз. В пятнадцать лет Анна работала в нём наравне со взрослыми. Но тяжёлый труд её не пугал, главное – отступила страшная угроза голода.

«Разные работы были, и морковку сеяли, и картошку сажали, и капусту сажали, - вспоминала позднее Анна Мартыновна. - У нас начальником был такой агроном в возрасте, так он все кричал «Давайте работать, вороны бесхвостые!», а мы смеялись. Здесь уже было, конечно, веселее, потому что питание-то всё равно было уже».

День 9 мая 1945 года в совхозе начался как обычный рабочий, а закончился всенародным праздником:

«Мальчишечка у нас там один бойкий был, едет на лошади и кричит: «Девчонки, бросайте работу! Война кончилась!». Вот уж была радость большая! Плясали, смеялись, обнимались, вечером снова собрались за столом «как путние». Так что этот день никогда не забудется, никогда».

В этом же совхозе повзрослевшая Аня вышла замуж за бывшего танкиста. Но уже в 29 лет стала вдовой, до рождения младшей дочери супруг-фронтовик не дожил всего 24 дня. Переехав позднее из совхоза в посёлок (ныне – город) Бородино, Анна Мартыновна выучилась на портниху и всю жизнь трудилась в ателье.



Среди всех её наград самой ценной и самой горькой для Анны Мартыновны Федореевой всегда был знак «Жителю блокадного Ленинграда»:

«Я пережила блокаду, самый первый трудный год. И самое главное моё желание – чтоб никто никогда войны не видел. Это самое главное. Чтобы было здоровье, и чтобы было тихо и мирно. Вот это самое большое желание моё».



Наверняка в этом искреннем, выстраданном желании с Анной Мартыновной Федореевой была солидарна и Александра Ивановна Горинова. Она тоже большую часть своей жизни связала с шахтёрским городом Бородино. И её детство точно так же опалила война.

В 1941 году Шура вместе со своей семьёй жила в селе Большие Ключи Рыбинского района Красноярского края. Ей шёл 12-й год, но с началом войны Саша перестала считаться маленькой. Работать ей вскоре пришлось наравне со старшими – с теми из старших, кто остался в селе, потому что большую часть мужчин, в том числе её брата Николая вскоре отправили на фронт, откуда он не вернулся. Сашиного отца в силу возраста в армию не призвали, но на победу в тылу работали и стар, и млад.



«Летом, как и все подростки, я снопы вязала, косила. Отец-кузнец литовочку мне небольшую сделал, и я с ней в передовиках оказалась. И у комбайна стояла, он по полю идет, а я вся в пыли, дышать нечем, вся мякина на меня летит!», - такие воспоминания о тяжёлой, бесконечной работе остались у Александры Ивановны о военных годах, когда и дети своим трудом приближали День Победы.

«В начале мая 1945-го я училась в 7-м классе в Солянке. Кончился урок, мы вышли на улицу, и тут подружка моя бежит и кричит: «Шура, война кончилась!». Я как заревела и думаю «А Колю-то моего, брата, убили! Убили в феврале, а в мае и война кончилась! Он был ведь мальчишка совсем…» Мы с ней обнялись и обе ревем – и от радости, и от горя...»

После победы работы для Александры, как и для всей страны, по-прежнему было много. В 1948-м году она приехала в Бородино, где только набирал силу будущий угольный гигант. Устроилась в отдел рабочего снабжения разреза, а в 1952-м году познакомилась со своим будущем мужем.

Валентин Горинов был родом из Краснодара. Его привезли строить угольный разрез в группе бывших советских военнопленных и угнанных во время войны в Германию гражданских лиц. За его плечами были тяжёлые годы принудительных работ в Германии, куда его подростком увезли в 1942 году.

О судьбе своего мужа Александра Ивановна рассказывала так: «Они с матерью вдвоём жили, и мама его на базар отправила – хлеба купить. А он не вернулся. Нет и нет мальчишки – и день нет, и два нет, вот и месяц, и год уж прошёл… Когда переселенцам разрешили переписку, Валентин, наконец, смог сообщить матери, что жив. «Я тебя искала, три года искала по Краснодару везде - и во рвах, и на кладбищах мёртвых поднимала…» - написала она в ответ. А сын-то в немецком плену был, а потом его в Сибирь угнали».



Впрочем, из приехавших строить Бородинский разрез, мягко говоря, не по своей воле мало кто сетовал на не в меру суровую к ним родину. Живы – и это уже счастье! Более того, для многих переселенцев разрез, посёлок, а затем и город Бородино стали и судьбой, и любовью, и счастьем. Супруги Гориновы прожили вместе счастливых 52 года и воспитали двоих замечательных сыновей. Валентин работал на ремонтно-прокатной базе, Александра – в ОРСе. Многие вещи в их семейном гнезде по сей день несут на себе отпечаток истории страны.

Это лишь две судьбы из многих тысяч похожих судеб детей, которые никогда не рисовали войну. Они её прожили, прострадали, проработали. Чтобы жили их дети, внуки, правнуки. Чтобы им не довелось узнать ненарисованную войну.