10 лет как 100, или Выбор Пантелеимона

С осени 2016 года красноярские СМИ активно следили за нарастающим скандалом вокруг двух церковнослужителей — иерея Петра Боева и диакона Иоанна Логинова. Такое внимание было связано с началом судебно-церковного делопроизводства в отношении двух опальных священников, которые в свободное от богослужений время проводили частные собрания и встречи с горожанами. Дело было возбуждено в связи с жалобами прихожан.

По итогам многомесячных тяжб, подробности которых не разглашались, святые отцы были торжественно лишены на 10 лет прав на ношение священнических одежд, а также на проведение церковных обрядов.

Причиной такого решения, по словам представителей красноярской епархии, стали «серьезные нарушения норм личной жизни священнослужителями, самочинное изменение чинопоследований богослужений и кощунственное отношение к таинствам и постам». Несмотря на столь размытую формулировку вердикта, вызывающих вопросы подробностей судебного дела никто не сообщил, слушания проводились «келейно» (ред. - в закрытом режиме, тайно).

О том, как проходил суд, на чем действительно основывались обвинения, в чем они состояли, и как опальные священнослужители относятся к произошедшему повороту в их жизнях, 1- LINE решил узнать у самих главных героев событий.

СПОРНЫЕ ВОПРОСЫ

П. БОЕВ «Еще на старших курсах семинарии я не стеснялся задавать себе максимально критические вопросы: А что если бога нет, и все это какие-то сказки и ерунда? Что будет со мной чрез 20 лет, если я пойду этой дорогой? Уже тогда я замечал тусклые глаза священников, уставших от отыгрывания своих ролей. Я видел, как ребят загоняли в семинарии, чтобы заполнить разнарядки — совсем как в некоторых госучреждениях, при этом они совершенно не понимали, что проходит и зачем это.

Можно сказать, что зазор между мной и версией православия новейшего времени образовался уже тогда, но очевидным и действительно заметным он стал около двух лет назад. Однако даже после всего случившегося не отделяю себя от церкви христовой.

По своей инициативе мы с Иваном начали проводить отдельные встречи в публичных пространствах. При этом они имели существенные отличия от того, что мы делали в храмах. В роли священника я должен был говорить с людьми формально, объясняя, что они должны от чего-то избавится, чтобы быть в церкви, чтобы работать со мной. Т. е. приходилось отыгрывать конкретную роль. На наших же встречах вне храма я этого не делал вовсе, стараясь таким образом изменить установленную церковью форму общения.

И так получилось, что на наши встречи пришли люди, которые, видимо, в итоге так и не получили от нас нужные им ответы на свои вопросы. По своей придури, невнимательности и желании всем помогать, я просто дал «пришвартоваться» к нам людям, которые искали чего-то иного, представлявшие себе это все как-то иначе. И вот именно они обвинили нас в том, что мы не православные. 

И. ЛОГИНОВ. В XXI веке стало важным не говорение, а слушание человека. И я делюсь с людьми, когда они просят, тем, что у меня здесь (кладет руку на сердце). Я рассказываю им не то, что требует доктрина, а то, что сейчас для конкретных людей актуально как некоторый старт для самоопознания.  Традиционная проповедь — это говорение того, что написано в книгах, находится в голове, а не того, что в сердце у собеседника. Мне важно «проговорить» самого человека! Я стремлюсь говорить с людьми на их языке и их же словами, заменяя слова «страсть» на «эмоции», и говорю не про «грех», а про то, как наше эго отвоевывает для себя территорию. В этом и все расхождения в принципах нашей и традиционной церковной миссии. 

Церковь эти методики работы, к примеру, с внутренней пассивностью или навязчивыми состояниями не прорабатывает. Это своеобразное белое пятно. Но они делают это не специально, а мы же со своей стороны постарались это заполнить, работая с возможностями осознания людьми самих себя и своих внутренних интересов. Церковь же пока не может вести по этому направлению.

По итогу вокруг нас собрались люди, которым это было нужно. Нас не посылали из епархии проводить эти встречи, все строилось исключительно на нашем энтузиазме. Но у людей сложилось ложное мнение, что мы работаем на внешнем поле с миссией по поручению духовенства. И поэтому нас можно запретить по итогу и в чем-то ограничить…

Христианство в своей основе и сути выступает за человека, а не против него. Оно помогает человеку восстановиться в своей сути. Есть такие слова Христа: «Я принес жизни с избытком». Вот мы как раз и занимаемся тем, что поворачиваем людей к этой жизни, приоткрывая им то, что они сами творцы своей собственной реальности.

П. БОЕВ Поводом для этих событий также могло стать то, что к нам  начало приходить большое количество людей.  Возможно, кто-то возомнил, что мы отбираем у церкви прихожан. Кто-то прикинул в голове, навертел себе какой-нибудь бизнес-план и напридумывал себя всякого. Финансовый вопрос в этом деле также нельзя исключать.

СВЯЩЕННИК ВСЕГДА НЕПРАВ

И. ЛОГИНОВ В церкви нет культуры открытого проговаривания возникающих противоречий. Нам ничего не сказали особо. Просто предупредили, что на нас кто-то пожаловался. При этом мы до сих пор до конца не знаем, кто именно написал на нас доносы. Не было никаких очных ставок, и даже во время суда мы не слышали тех людей, кто был нами недоволен. При этом все предыдущие годы никто не говорил нам о своих претензиях в глаза. Пускали слухи, которые впоследствии доходили и до самого митрополита. Он вызывал нас к себе и говорил, что про нас говорят. Кто говорит? Что говорит? Мы об этом так и не узнали.

Положение о церковном суде, который вершился над нами, не очень хорошо проработано, я бы даже сказал, что оно сырое. Но поскольку прецедентов неудачного судопроизводства во всех смыслах еще не было, то итоговое решение было неоспоримо. Т.е. если бы рассматривалось дело, и священник оказался бы прав, то это положение бы могло дорабатываться как-то, но так как этого не происходит, значит все всех устраивает.

Сам суд построен так, что там нет защиты и нет обвинения, роль прокурора выполняют сами судьи. В нашем случае их было четверо. Там было шесть заседаний, и мы были только на одном, где нас ставили перед фактами, спрашивая: Вот это делал? Вот это было? При этом все это носило формальный характер, мол мы вас обвиняем в том-то и том-то — оправдывайтесь, но у вас это не получится.

П. БОЕВ Большая часть вопросов и фактов, которые нам вменялись, были изначально вывернуты наизнанку, то есть поставлены так, чтобы подтвердить обвинения. У тебя есть вариант только объяснить, что то, о чем они говорят правда. Сейчас я уже понимаю, что можно было ничего не отвечать, просто я наивно думал, что суд может нас оправдать.

Меня спрашивали об изменениях порядка богослужения, когда я проводил службы на природе, а не в храме. Вообще это считается абсолютно нормальной практикой, применяемой в епархиях других городов. Вторым обвинением стало то, что у кого-то где-то в личной жизни вопросы не решились. Сейчас церковь выполняет роль скрепы и, в частности — построения полноценных семей с детьми, и если у кого-то что-то не получилось — это твой личный промах. Допустим, если в твоем окружении есть просто свободные люди, или те, которые развелись — ты плохой священник и не выполняешь задач миссии. Она заключается не в том, чтобы человек  приобрел цельность, здравость или спокойствие, а в том, чтобы он закрепился в чем-то, не важно, где и в чем. Главное, чтобы он соблюдал форму. То, что я не удерживал людей от расставания, так как они просто мучили друг друга и могли в итоге скатиться к алкоголю и семейному насилию, и инкриминировалось мне судом. 

При этом во всей этой истории сам митрополит Пантелеимон ставится в ситуацию выбора. Если он все сделает сам, то на него падет тень, а так, есть суд, который принял решение, и митрополит как бы вынужден согласиться с ним. Кроме того, он сам оказывался под ударом. В церкви очень много неадекватных людей, использующих для своих целей разные методы давления. Они будут ходить к нему и жаловаться, а если он это не решит, то они пойдут жаловаться дальше, и в итоге проблемы появятся у него.

А что касается четырех судей, то я подозреваю, что процесс вели те, кто поплатился бы, если бы отказался от этого. Они должны были просто отработать задачу.

ПОСЛЕДСТВИЯ

И. ЛОГИНОВ Я проработал в епархиальном управлении три года референтом. В мои задачи входило составление дел и всей документации, включая подготовку указов и распоряжений. С того периода я отчетливо осознавал, к чему именно приведут наши публичные встречи. Нас с отцом Петром постоянно предупреждали, что «мы слишком громко поем, и что рано или поздно нас могут услышать». В виду всего этого пережить это внутренне оказалось не так сложно. Я был готов заранее к отвержению и попытке предать позору, но мне было неясно, когда именно это произойдет. Я не провоцировал этого, но ожидал.

П. БОЕВ Из-за всего этого пострадали не только мы, но и два священника — отец Сергий из Канского прихода и работавший в Красноярске отец Валерий. В результате, первый оказался в запрете, как и мы, из-за того, что дружен с нами и присутствовал на выезде, где мы служили, который и стал камнем преткновения. В итоге он сейчас, как и мы, работает на светской работе, но скоро его обещали восстановить. Отца Валерия за то, что он во время суда спрашивал о том, в качестве кого его вызвали (ред.- в качестве ответчика или свидетеля), перевели служить в деревню на окраину.

А вообще у меня ситуация достаточно непростая, так как большая часть моего окружения и родственников имеют принадлежность к церкви. Мне было сложно, мягко говоря. Матери было сложно. Нашлись даже такие родственники, которые на словах отказывались от меня, произнося фразы: «Это позорище наше!», «В семье не без урода» и все в том же духе. 

Кроме права носить рясы, проводить службы, у нас также забрали материальную поддержку. Это странно, ведь, по идее, можно было предложить альтернативу. И это тоже не очень хорошо сказалась на моей семье, поскольку сейчас мы с женой ждем четвертого ребенка. Но с другой стороны эта ситуация позволила нам увидеть, что у нас есть достаточный уровень, чтобы проводить платные мероприятия. Раньше с кругом наших друзей мы скидывались на то, чтобы привозить интересных и знаменитых миссионеров, на аренду помещений и т. д. Эти люди по своему желанию вкладывали средства в ранее проводимые нами проекты — лекции, беседы и тд.

Иногда нам говорят, что мы основали новую секту, но если задуматься, то и православную церковь называют также. В этой ситуации некоторые люди помогли нам материально, за что им огромное спасибо, но мы должны учиться адаптироваться и зарабатывать сами себе на жизнь, чтобы ни от кого не зависеть. А вообще мы просто делаем свое дело. По сути, качественно ничего не изменилось.

Говоря о последствиях, нужно отметить, что это событие все-таки имело положительное влияние на нас. Стереотипы и надуманные правила были словно тросы, держащие корабль перед тем, как его спустят на воду. И решение судей словно порвало их, и наш корабль с грохотом и высокими брызгами был спущен на воду. Благодаря этому сейчас мы можем уделять нашим встречам с людьми больше времени, ну или даже просто отдыхать, что было недоступно раньше в условиях ежедневной работы.

10 ЛЕТ, КАК 100

П. БОЕВ Собственную церковь мы, конечно, организовывать не будем, равно как и секту, как и какую-либо религиозную организацию. Просто не видим в этом смысла. Мы сами по себе, а люди приходят послушать, остаются лишь друзья, с которыми мы можем совместно творить. Многие смотрят на нас и говорят о том, что мы сейчас уйдем к протестантам, потому что там свободнее, и никто не будет критиковать. Все это сказки. Там та же картина. Нужно сказать, что везде все примерно одинаково. 

Люди, которые смотрят со стороны, мыслят нас отошедшими. Но мы никуда не ушли и не пришли. Напротив, мы оказались в такой ситуации и в том месте, где мы действительно нужны. У нас нет ощущения, что раньше мы были с Богом, а теперь — нет. Каждый элемент произошедших осенью событий можно опротестовать, но это приведет к развязыванию войны, а воевать, тратить силы мы не собираемся. 
Невозможно вернуться туда, откуда ты не уходил. По истечении срока мы можем вернуться в церковь, если на то действительно будут причины. Но 10 лет — это как 100 лет. Сейчас у меня один год с десятками тысяч людей и событий проносится как 10 лет. В церкви были люди которых реабилитировали через 100 лет, а были и те, кто жили по устоям, и в итоге их осудили уже после их смерти.

И. ЛОГИНОВ Любая ситуация — это не проблема, а возможность. Мы идем не от, а к чему-то. Я получил возможность самоактуализации и внутренней мобилизации. Это было рубежом, и я не хочу смотреть назад. Все то, что я смог накопить за половину своей жизни, сейчас я должен передать другим, рассказать о своем опыте. У нас отобрали имена и предали позору. И знаете, довольно сложно бояться после того, как тебя убили.
 
Беседовал Руслан Максимов

Фото предоставлены героями материала